Глава 20. Не надо, не говори…

После всех умерла и жена.
Лука 20:32

Спустя два месяца, несмотря на прогноз врачей, Марина всё ещё была жива. Любовь, проявленная Игорем, побеждала все болезни, но не могла остановить неизбежное. На месте побежденной язвы тут же рождалась другая, борьба против болячек не имела конца, но влюбленные по‑прежнему не сдавались и продолжали бороться за жизнь.
Игорь стал другим. Случившееся горе сделало его мудрее и старше. Он начал ценить время. Ухаживал за женой: менял бельё, мыл её, читал любимые книги. Мари ценила это, ведь она видела, как изменился муж, каким любящим и мужественным он стал, когда позволил себе искренне любить её.
Давно не вставая с коляски, Марина уже успела к ней привыкнуть. Там, где коляска не проходила, Игорь носил её на руках. В голове умирающей девушки была масса вопросов.
Она вспоминала различных людей, что сопровождали её на протяжении всей жизни. Рассматривая их судьбы, девушка сделала вывод о том, что все, кто по‑настоящему ценили жизнь, когда‑то находились на грани смерти. «Неужели надо потерять, чтобы обрести?» – думала Мари про себя и с грустью смотрела на небо, сияние звёзд на котором было едва заметно для ослабевших глаз. Укутанная в плед, она сидела в кресле‑каталке. Игорь стоял позади и так же безмятежно смотрел ввысь.
– Игорь, что это было?
– Я и сам не знаю, – ответил он ей.
Они немного помолчали.
– Завтра годовщина нашей встречи.
– Я знаю, милая, знаю.
Ночное небо было усыпано белыми точками.
– Король‑лев по‑прежнему актуален, а на небе до сих пор светят властелины времени, – прошептал Игорь.
– Да, только мы для них не существуем, – сказала Марина в ответ.
– Это почему?
– Потому что миллионы лет проходят до тех пор, пока их свет доходит до нас. Нам неизвестно, светят ли они до сих пор, а они не знают, появились ли мы на свет, поэтому мы для них не существуем, как и они для нас. Однако картинка, стоящая перед моими глазами, утверждает обратное, и мы не можем отрицать существование друг друга. Мы просто составляем истории о том, что видели, слышали, знали, имели, теряли и приобретали в течение целой жизни – моей, твоей и всего поколения в целом. А кто‑то там, наверху, составляет про это книгу. Про целое поколение землян, в то время как эти земляне смотрят в небо, которое считают бессмысленным оттого, что не ведают ни его конца, ни начала.
– Аминь, – кивнул Игорь, отклонив назад голову, устремляя взгляд к небесам.
Марина смотрела на небо не как на нечто далёкое, но на нечто глубокое, скрывающее в себе тайну, до которой ни за что не доплыть. Глаза слезились, не желая выздоравливать, а губы, выпускавшие холодный пар изо рта, сильно потрескались, и в уголках выступил герпес. Иммунитет девушки совсем ослаб, ей было бесполезно бороться со стоматитом и сильно опухшими, кровоточащими дёснами. К изнуряющей боли она привыкла и старалась не замечать её. Всё тело, пропитанное больной, гниющей кровью, вопило от боли, от которой хотелось петь, чтобы хоть как‑то забыть о ней. Но песня эта не могла быть весёлой и отражала всю мрачную человеческую натуру.
Марина запела:
– Вот и всё, что было. Не было, и нету. Все слои размокли.
Все слова истлели…

Всё, как у люде‑е‑е‑ей…

Тут Игорь подхватил мелодию и стал подпевать:

Всё, как у люде‑е‑е‑ей,
Всё, как у люде‑е‑е‑ей…

Игорь продолжал петь, Мари пробрал кашель.

В стоптанных ботинках годы и окурки,
В стираных карманах паспорта и пальцы…

Всё, ка‑а‑к…

Марина резко упала с коляски на землю, вся в слезах. Игорь опустился на колени, подхватил её на руки и понёс в дом. Девушка не переставала плакать. Её охватила истерика, она просто сходила с ума, орала во всю глотку что‑то нечеловеческое:
– У‑а‑а‑а‑а‑а‑а, Гхоже, Гхоже, гхо, хо, хной…
Она бредила, и галлюцинации возникали перед её глазами. Игорь отнёс её в комнату, положил на кровать, сам побежал за стаканом холодной воды и вызвал скорую.
– Игхорь! Игхорь! – кричала она в бреду и резко мотала головой.
Он подбежал к ней, влажным полотенцем обтёр лицо и тело. А Марина всё плакала и плакала без перерыва, не в состоянии продолжать терпеть эту боль. Она понимала в этот момент нечто, чем должна была поделиться с Игорем. Игорь смотрел и не понимал причины такого резкого припадка, ей всё это время, два месяца, становилось легче, она не то чтобы шла на поправку, но держалась и хотела держаться, а теперь совсем не осталось сил.
– Игхорь, Игхорь, – шептала она, – не угходи, Игхорь, мнхе так бхольно, мхилый, – говорила она вся в поту и горячке, крепко сжимая его руку.
В этот момент сердце Игоря было похоже на яйцо, из которого вот‑вот вылупится цыплёнок – оно трескалось, и кипящая в нём жизнь стремилась вырваться наружу. Его начинало трясти.
– Лхубвлю тхебя, Игхорь, – шептала она, стараясь выговорить каждое слово, за которое цеплялась, как за последнее.
Ему стало трудно дышать, не хватало воздуха, в скорлупе сердца уже образовалась дыра. На улице раздался звук сирены скорой помощи.
– Я пойду, открою дверь, – сказал он жене, крепко сжав её руку и поцеловав. Спускаясь вниз, он услышал доносившийся сверху голос Марины:
– Не угходи, – прошептала она с накопившейся болью, любовью и жалостью.
Игорь схватился за сердце. Впервые за всю его жизнь оно кольнуло, как в припадке, он медленно облокотился о стену и, держась за перила обеими руками, пытался подчинить себе свои же ноги, отказывавшиеся идти. Сердце бешено билось, каждый шаг, каждая ступенька вниз была для него тяжким испытанием. Он будто тонул в этих ступеньках.
После лестницы двигаться стало легче. Он открыл врачам, тяжело дыша, и указал на этаж выше. Двое поднялись наверх, оставшаяся с ним девушка, увидев тяжелое состояние Игоря, протянула ему кислородную маску. Со второго этажа вниз спускали его жену, было видно, как у молодого врача тоже текут слёзы. Медсестра, стоявшая рядом, при виде Марины с выражением отвращения натянула на лицо марлевую повязку. Стало ясно, что глаза молодого врача слезились от едкого, невыносимого запаха, исходящего от его жены. Игорь плакал, двигаясь вслед за Мари, которой восхищался больше жизни. Как он полюбил её за это год! Полюбил настолько, что этой любовью смыл тридцать лет своей, как ему казалась, бесполезной и никчёмной жизни.
Врачи положили Мари на кушетку в машине скорой помощи. Он сел напротив неё, стараясь набрать побольше воздуха, дышал полной грудью, дабы не пропустить ни единой секунды оставшейся в жене жизни.
Мари дышала через маску, но на этот раз не спала, а жалобно смотрела в глаза мужу. Игорь крепко сжал её ладонь и протянул её к своей щеке. Её рука уже не была мягкой, сухой и тёплой, но стала горячей и скользкой от пота. Он спустил ладонь к своим губам и поцеловал её. На лице остался жирный след. При виде окровавленного следа на щеке Игоря медсестру, сидящую напротив него, чуть не стошнило. Всю дорогу она пыталась себя сдерживать и не подавать вида. Парень не обращал на неё внимания.
Машина остановилась, медсестра открыла заднюю дверцу, пулей выскочила из неё за бок автомобиля. Санитары выносили Марину на носилках, из её глаз текли слёзы. Она боялась умирать и корила себя за все проступки.
В палате Игорь, как и раньше, сел ближе к ней. Вошёл врач с заранее приготовленным шприцем и приготовился делать укол. Марина из последних сил схватила его руку, отрицательно махая головой. Врач посмотрел на Игоря, тот одобрительно кивнул, и врач всё понял. Он вышел из палаты, не собираясь больше заходить.
Марина с Игорем остались наедине, смотря в глаза друг другу. Она чуть улыбнулась мужу, он ответил ей тем же со слезами, которые так и наворачивались на глаза. Правая рука девушки начала медленно, с невероятным усилием, подниматься по направлению к кислородной маске. Девушка попыталась сорвать ее, но не могла дотянуться. Игорь опустил маску, чтобы она могла говорить.
– Я ещё нье задыкхаюсь, – сказала Мари и закашляла.
– Тихо‑тихо, – шептал ей Игорь, не задумываясь о том, что говорит.
Марина снова заплакала. Игорь крепко сжимал её руку – для неё это был единственный признак того, что он не ушёл. Она почти ничего не видела, лицо Игоря расплывалось, сливалось с фоном комнаты. Было очень трудно распознать, говорит он или шепчет, звуки до неё уже не доходили. Доходила только боль от ладони в руках мужа. Ей было больно держать его, но она держала, превозмогая, потому что боялась остаться одна. «Неужели это всё? – спросила она себя, – Неужели не осталось никакой надежды? Что меня ждёт? Господи, я же даже надеяться на лучшее не могу! А если там хуже?»
Марина резко закричала. У Игоря снова кольнуло сердце, трещин на его скорлупе стало больше, часть скорлупы треснула, и перья были видны невооружённым взглядом. Игорь начал оплакивать происходящее. Марина резко мотала головой, задаваясь вопросами: «Да как же так?! Что, если… Да правда ведь происходит… Неужели после такого ещё хуже? НЕТ! НЕТ! НЕТ! Вот она, вера! Ведь верю, что всё будет лучше. Верю! ВЕРЮ! Я солгала…» Она обратилась к мужу, начала говорить, хотя не слышала ответа.
– Игхорь, я вот гоорила что не въерила… – она резко закашляла, Игорь придерживал и наклонял ей голову, чтобы она могла сплюнуть кровь цвета лимфы, отвратительную и неживую.
– Не надо, не говори, – пытался остановить её Игорь, не понимая, что она уже глуха.
– А тепеъх повяжаюсь сие своеё не‑вевья, – она начала тяжело дышать, муж протянул ей кислородную маску, но она только плюнула в неё. – Зн‑аешь, за что мне хэто? – она сделала короткую паузу. – Я совгала. СОВГАЛА! – ей казалось, что она кричит, а Игорь еле слышал. Он подхватил её и прижал к груди, – Я ВЕЮ!!! ВЕЮ!! ВЕЮ! ВЕЮ! – бормотала она, стеная. С каждым выкриком из неё выходили остатки жизни, тело становилось всё холоднее.
– Вею, вею, вевью…
«Молчи, – молил про себя Игорь, чувствуя холод от изрекаемых девушкой слов, забиравших из неё остатки жизни, – молчи, молчи, молчи, молчи».
– Вею, вею, ве… – не закончила девушка, так как буквально гнила в объятиях мужа, оставшись висеть на его руках уже бездыханной.
Скорлупа отпала, птенец вылупился и завопил на неизвестном ему языке. Вся больница услышала, как нечеловеческими воплями мужчина оплакивал свою королеву –
    Королеву
              Семи
                  Гор.