Глава 19. Тише, тише…

В нечистоте твоей такая мерзость, что, сколько я ни чищу тебя, ты всё равно нечист;
от нечистоты твоей и впредь не очистишься, доколе ярости моей я не утолю над тобой.
Иезекииль 24:13.

Марина так и не смогла уснуть. Она звала Игоря, закатывала истерики и всячески критиковала работу врачей. Ей казалось, что он к ней не придёт, и поэтому решила сама двинуться к нему навстречу. Врачи не хотели отпускать её из больницы, но отказать не могли. Её доставили домой на машине скорой помощи и, усадив в инвалидное кресло‑коляску, довезли до дома. Прежде чем открыть дверь, Мари попросила оставить её одну. Врачам пришлось уйти. Девушка открыла дверь и стала искать глазами мужа.
– Игорь? – звала его она, но ответа не было. – Игорь…
Мари схватилась руками за колёса коляски и с трудом доехала до кухни. Она открыла холодильник, взяла бутылку вина и, сделав глоток прямо из горла, зарыдала.

Сидя в зале заседаний, Игорь жаждал мести, не понимая, что никто не виноват в его несчастьях. Он ждал вердикта судьи и слепо верил в свою правоту. Адвокат подбадривал, думая, что может выиграть дело, и компания рано или поздно будет вынуждена приостановить свою деятельность.
Лисандро явился в суд и был уверен в себе.
– Лисандро Франкенберг, – обратился к нему судья.
– Да, ваша честь.
– На прошлом заседании ваш коллега представил нам информацию о том, что «калькулятор» прежде устанавливали многим людям перед тем, как его установили Марине Соловьёвой, и это не способствовало развитию болезней. Я бы хотел увидеть этих людей.
– Ваша честь, я сам подключён к «калькулятору» уже десять лет и совершенно здоров. Напротив, состояние моего здоровья улучшилось. Случай госпожи Соловьёвой никак не связан с нашей компанией, так как подобная связь нигде не находит подтверждения. От чипа никто никогда не страдал. Это не оружие массового уничтожения.
Лисандро передал судье список лиц, ранее подключённых по программе «Возрождение Вавилона». В правом верхнем углу стоял гриф «СЕКРЕТНО».
Рассматривая Лисандро, судья никак не мог разобрать черт его лица. Он снял очки и начал их протирать.
– Я могу сесть? – спросил ответчик.
– Да‑да, садитесь, – пробормотал судья, надевая очки. Лисандро сидел уже далеко, разглядеть его было труднее, а подзывать специально было неудобно, поэтому судья приступил к краткому изучению новых материалов, так и не удовлетворив своего любопытства.
– Итак, – вздохнул он после пятиминутной паузы, – Игорь Соловьёв, что ещё у вас имеется против «Возрождения Вавилона»? Ваших доказательств недостаточно, да и те, что есть, являются косвенными.
– Но ваша честь! – Игорь встал, обратившись к судье. – Разве вы не видите, что происходит? Этот человек… – он остановился, не зная, как продолжить.
– Что этот человек? – переспросил судья.
Судебный процесс подходил к концу. Игорь понимал, что эти минуты – часть новой истории, имя которой – последние дни. Он набрался смелости и обратился к судье:
– Уважаемый суд, я понимаю, что проигрываю дело. Также я прекрасно понимаю, что все наши разговоры записываются. Позвольте мне обратиться к вам просто как к человеку и задать самый важный вопрос.
Чуть помолчав, судья снял очки и снова стал протирать их линзы.
– Я думаю, это неподходящий момент, Вы ведь хотите спросить меня, верю ли я в Бога? – Игорь кивнул. – Ха‑ха‑ха, – засмеялся судья, – Это не судебная тема, но я отвечу вам из сочувствия, как человек человеку, потому что тоже терял родных. Я верю в Творца Неба и Земли. Верю в то, что ничего не происходит просто так и просто так не рождается. Сам большой взрыв служит для меня тому доказательством. Верю в то, что на всё есть своя причина. Причина, которую привёл Дарвин, себя не оправдывает, ведь никакие эксперименты так и не превратили обезьяну в человека, как и ни одно живое существо не перешло в другой вид. И совсем неудивительно, что сам Дарвин отказался от этой теории, ведь она была и осталась всего лишь предположением и истиной никогда не являлась. Поэтому я верю в Бога, но я не понимаю причины появления Иисуса Христа, якобы рождённого от непорочного зачатия, который вроде как знал истину, а на допросе отказался её поведать. Зачем ему было молчать тогда, когда он мог раскрыть эту истину! Может, вы мне ответите?
Игорь молчал.
– Вот и вы молчите, потому что ответить нечего. Не знал Он никакой истины, которую мог поведать, и ничего не мог изменить как тогда, так и по сей день. Так и вы сейчас не знаете никакой истины и изменить ничего не в силах. Ваши обвинения в адрес «Возрождения Вавилона» являются плодом бессилия перед навалившимся несчастьем. Игорь, мне искренне вас жаль, но здесь никто не виноват. У вас нет прямых доказательств, вы попусту тратите своё и моё время, за которое только вы в ответе. Не тратьте его здесь, если любите свою жену, идите домой и проводите с ней оставшиеся дни. Теперь, если вы заразитесь религиозным фанатизмом и будете продолжать преследовать оппонентов, то действия подобного рода против компании «Возрождение Вавилона» будут преследоваться по закону Российской Федерации. На этом всё! Я объявляю дело закрытым.
Раздался стук молотка. Игорь опустил голову, адвокат направился с ним к выходу, продолжая что‑то говорить, но клиент был глубоко в своих мыслях и ничего не слышал. Он был оглушён происшедшим. Слепая вера в правду не обеспечила ему выигрыша, а лишь затмевала глаза. Выйдя на улицу без мыслей и чувств, как тяжелый камень, он двигался в сторону больницы. Суд остался позади, Игорь не стал героем‑освободителем и ничего не добился. На улице адвокат пожал ему руку и удалился, оставив мужчину наедине со своим горем.
В его голове по‑прежнему разносился стук молотка и последние слова судьи: «Я объявляю дело закрытым». Шум улицы был далек от него. Не зная, куда теперь идти, мужчина вышел на проезжую часть. Сигнал машины привёл его в чувство, он сделал шаг назад и прямо в сантиметре от него на бешеной скорости промчался легковой автомобиль. По скорости машины было понятно, что водитель и не собирался останавливаться, поскольку ничего не нарушал. Жизнь Игоря в это мгновение висела на волоске.
– Мне ещё рано умирать, – сказал себе Игорь, вспоминая Марину и данное ей обещание.
Он пошёл к месту парковки, сел в автомобиль и поехал в больницу. Припарковавшись возле здания, вышел из машины и быстрым шагом пошёл к палате жены. У контрольного пункта его остановила медсестра.
– Игорь! – он обернулся. – А ваша жена ещё утром уехала.
Игорь остолбенел.
– Как? Куда?
– Домой. Она сказала, что отказывается от медицинской поддержки и в помощи не нуждается!
– Как вы посмели её отпустить в таком состоянии! – крикнул он так, что медсестра даже подпрыгнула от испуга.
– Д‑да не могли мы её держать! Она медик по образованию, знает закон, по которому имеет право отказаться от нашей помощи, – начала оправдываться медсестра, но Игорь уже бежал к выходу.
Спускаясь по лестнице, он встретил лечащего врача Мари.
– Ваша жена… – он не успел договорить, как его сбил с ног разгневанный муж, без оглядки рвавшийся из больницы.

Сев за руль машины, он ринулся домой. Погода была прохладная, на улице моросил дождь, и, по закону подлости, машина застряла в пробке. Поначалу он нервничал и до трещины разбил сигнальную кнопку на руле, но спустя два часа окончательно выдохся и задумался над своими поступками.
Что он хотел получить от суда? Спасение? Возвратить время или выплеснуть свой гнев? Вопросов у него было множество, но ни на один не находилось ответа. Было ясно лишь то, что он потерял много времени. Что он ей скажет? «Я вернулся ни с чем! Прости, я не могу тебе помочь»? Что можно сказать теперь, подъезжая к дому, стоя в проходе и не решаясь войти? Сквозь прозрачное окно он видел, как она стояла, опираясь о тумбу, чтобы не упасть, и кашляла. Глаза его были пусты и в то же время чисты, как у ребёнка, и он увидел то, чего не хотел признавать. «Она больна и нуждается во мне даже больше, чем раньше! Быть может, это последние часы её жизни. А я брожу где‑то вдалеке. Как я мог быть таким жестоким?»
Игорь будто пробудился от героиновой спячки, реальность настигла его. Он открыл дверь и услышал крик и плач Мари:
– Игорь! – взывала она. – Где ты, Игорь? Я люблю тебя! – она кричала, но не видела его из‑за ослабевшего зрения и сильно опухших глаз.
Он продолжал смотреть на неё, понимая, что прежнюю Мари – красивую, зеленоглазую, страстную девушку, которую он желал видеть, никто не вернёт. Перед ним стояла изнурённая страданиями женщина. Что же тянуло его к ней теперь? Честь? Долг? Страсть? Об этом и говорить сейчас стыдно! Он понял, что тянуло его к ней – любовь, та самая любовь, которую он так упорно отрицал и в которую отказывался верить. Любовь жила, прекрасная настолько, что её нельзя было описать! Он больше не мог молча ждать. Кинувшись к ней в объятья, поднял её, начал кружить и целовать.
– Игорь, остановись! – просила она, но он не останавливался, кружил ее, смеясь от радости пришедшего к нему озарения.
– Любовь моя, – признавался он ей, – я был слеп, я не видел тебя, а ты передо мной! Прости меня за всё: за то, что глуп, за то, что слеп, за то, что глух, – на глаза наворачивались слёзы и в плаче они обнимали друг друга. – За всё прости!
– Я люблю тебя, – твердила она, – люблю!
– И я тебя люблю! – искренне говорил ей Игорь, наконец‑то глядя прямо в глаза, которые теперь были желтыми. В них была боль, усталость и тяжесть.
– Тебе надо прилечь, у тебя всё тело горит! Я принесу холодной воды и лёд. Они остудят тебя на время. Не бойся ничего, теперь я никуда ни уйду и не оставлю тебя. Ты мне веришь?
Мари кивнула и положила голову ему на грудь. Он отнёс её в спальню и приготовил воды со льдом. Сделав глоток, дал ей выпить. Девушка пила, смотря на Игоря, и у неё появлялись силы радоваться и улыбаться. Он смотрел на её губы, которые некогда были упругими и влажными, а с ним – тёплыми и приятными. Теперь они были покрыты язвами, но он отвечал с искренней взаимностью. Её стоматит не был ему страшен, а тело, покрытое нарывами, не вызывало отвращения. Игорь не закрывал глаза, он воспринимал их с любовью, их мерзость не могла противостоять его любви. Он любил всё, что в ней ещё жило, каждую частичку её души и её плоти – в ней всё было прекрасно. Он целовал больные губы, ласкал шею и всё делал так искренне, так нежно, что она словно оживала на его глазах. Осторожно отодвинул лямки сарафана и коснулся её груди. Мари было больно, её правая грудь была воспалена. Девушка вздрогнула от боли, будто причинённой электрическим током.
– Тише‑тише, – шептал он ей. – Я не буду причинять тебе боль. Я буду ласков с тобой до самого конца.
– Ты будешь слушать меня и учиться, и, может, мы растянем моё время, – прошептала она ему.
– Я буду делать все, что ты мне прикажешь. Ты по‑прежнему моя королева!
– Тебе надо легко массировать её по оси, и, может, оно рассосется и уйдёт воспаление. Мне будет больно, но я потерплю. Если не рассосется, придётся…
– Рассосётся! – перебил он её и поцеловал её сосок. – Главное – верь, это последнее, что нам осталось.
Она улыбнулась, превозмогая боль.
– Игорь! Тебе я верю и доверяю, больше никому!
Он подпирал её грудь снизу и массировал по оси, целуя и поглаживая её сосок. А она перебирала его волосы правой рукой. Левую руку из‑за запущенной формы фурункулёза при малейшем движении сводило судорогой от боли.
Теперь у Игоря была одна надежда на любовь, лишь она могла хоть на несколько секунд продлить ей жизнь.

*Судья в эту ночь так и не смог толком выспаться, его одолевали сомнения по поводу принятого им решения. Если бы не вопрос Игоря, он бы вынес приговор о том, чтобы проект «ВВ» подвергли дополнительной проверке. Теперь судья мучился и почему‑то никак не мог вспомнить лицо главы компании «Возрождение Вавилона» Лисандро Франкенберга.